Показано с 1 по 1 из 1

Тема: Аннэт де-Вирофлэ

  1. #1
    - Array Аватар для voznamerilas'
    Регистрация
    19.06.2007
    Адрес
    Столица зимой
    Сообщений
    1,521
    Сказал(а) спасибо
    2,322
    Поблагодарили 1,227 раз(а)
    в 351 сообщениях
    Онлайн
    2 Нед 4 Дней 12 ч 32 сек
    В среднем
    5 мин 21 сек

    Аннэт де-Вирофлэ

    Аннэт де-Вирофле вышла замуж за своего кузена Рене де-Вирофле.
    Оба они были сироты, оба воспитывались как попало, оба находились в полной зависимости, во всех возможных отношениях, от брюзгливого, скупого, но, в сущности, не злого, старого деда, и хотя Рене большую часть своего детства провёл в пансионе, а Аннет в монастыре, всё же они видались очень много, на праздниках, в скучном старом доме близ Нанси, у скучного старого дедушки. Никто никогда не знал хорошенько, где они и что делают; но всем известно, что когда ей минуло девятнадцать, а ему двадцать один год, старый дед написал каждому из них по письму, в котором велел приехать к себе жить. И вот, оба тотчас выехали, он - из провинциального университета, где изучал законы, она - из своей своей Парижской монастырской школы, и оба в ту же самую октябрьскую ночь, в дождик и ветер, на расстоянии каких-нибудь нескольких часов друг от друг, подкатили к дверям своего прародителя.
    Старик принял их очень любезно и уселся между ними, попеременно то хихикая, то ворча что-то себе под нос, а они, чувствуя себя до некоторой степени взрослыми, очень конфузились в его присутствии и ещё больше - в отсутствии.
    Единственная их родня, две почтенные бабушки, дедушкины сестры, пришли в ужас от такого распоряжения и подняли крик. Но крик этот не доходил до дедушки, который уже пятнадцать лет назад объявил им, что намерен приводить их в ужас всю жизнь. «Сочту это своей священной обязанностью», - говорил дедушка, и наверное, ангел ведущий записи в небесных книгах, хоть и не одобрил, может быть, средств, употребленных дедушкой, но вполне одобрил его цель.
    - Что подумают другие обо мне или о ком другом - это мне ни по чём. Всю жизнь я держался одного правила: делать всегда то, что мне захочется, или, если угодно, то, что я сочту должным; это ведь одно и то же; разница в выражениях сводится просто-напросто к тому, лицемер вы или нет. И систему свою я нашёл очень удачной. Она трубует хорошего пищеварения, отсутствия чувствительности и обеспеченного дохода.
    - Милые дети, - сказал дедушка, теребя на голове ермолку, я послал за вами, чтобы вы веселили меня на старости лет. Я много сделал для вас и теперь черёд за вами. Рене будет присматривать за хозяйством и читать мне газеты. Аннэт будет тоже за чем-нибудь присматривать и греть мне туфли. Мы будем очень счастливая семья.
    Молодые люди слушали с покорным видом.
    - Моё здоровье прекрасно, - продолжал дед, - но я начинаю чувствовать, что я стар и одинок. Слуга, который всё для меня делал, умер, а молодой человек, который его заменил, - дурак, как вы, вероятно, заметели. Вообрази, Рене, он даже не может вычистить мне платье!
    - И вы хотите, чтобы его чистил я ?
    - Ну что ж? - отвечал старик, зорко приглядываясь к внукам своими рысьими глазками.
    - Я готов, с большим удовольствием, - сказал Рене.
    - Вот это ладно! - воскликнул старик, очень довольный. Знаете ли, молодой человек, что я бы вышвырнул вас вон сегодня же, если бы вы вздумали задирать передо мной нос! Но мне не нужно, чтобы ты чистил мне платье, Рене; нужно только, чтобы ты ругал дурака, который его не чистит. Сам я больше не могу ругаться, - состарился. А прежде-то бывало, Господи, помилуй, как я умел ругаться! - он вздохнул. Иногда мне приходит в голову - уж не от этого ли умер Пьер? Да нет, не верю. Расстройство желудка... Чернослив...
    - Мы сделаем всё, что можем, чтобы вам было удобно, - сказала Аннэт.
    - Твои намерения очень похвальны, душа моя. Женщина не много может сделать для удобства мужчины, но я не сомневаюсь, что у тебя хорошие намерения. - Он вытряхнул пепел из трубки. - Помнится, ты не любишь дыму?
    - С этих пор люблю, - храбро отвечала, зажмурившись, Аннэт.
    - Отлично! Отлично! Так хорошо, что наверное, не продлится, но начало - первый сорт.
    Тем не менее оно продлилось. Многие месяцы двое внуков заботливо ухаживали за болезненным стариком. Они прекрасно ладили друг с другом, и перенесение всех трудностей этого во многих отношениях очень трудного времени значительно облегчалось для них тем, что оба смотрели на вещи с их смешной стороны. У обоих было сильное чувство юмора, и их свежие, сияющие физиономии каждую минуту готовы были расплыться в улыбку. Дедушка, который кроме одышки страдал подчас и весьма дурным расположением духа, уверял, что они хихикают, но это было положительно неправда. Даже у него за спиной, за его скрюченной, сердитой спиной, они всегда говорили о дедушке с нежностью.
    В одно прекрасное весеннее утро хозяин дома не сошёл к завтраку. Глупый слуга, оставшийся всё таким же глупым, несмотря на весёлые распекания Рене, доложил, что он стучался к барину и, не получив ответа, решил, что барин ещё спит. Рене пошёл наверх и убедился, что никаким стуком нельзя было больше разбудить дедушку Вирофлэ.
    И вот, двое юнцов заплакали и послали за доктором. А когда доктор приехал и объявил, что «покойный скончался от прекращения деятельности сердца», заплакали ещё пуще и послали за нотариусом. Нотариус привёз завещание, по которому всё имущество дедушки делилось поровну между его двумя внуками; в конце упоминалось в очень тёплых выражениях о том, как они за ним ухаживали. Нотариус сообщил им, что оставлено, должно быть, около миллиона франков; дети заплакали пуще прежнего. Аннэт поселилась на время у жены доктора, а Рене до похорон у нотариуса.
    По окончании этой неинтересной церемонии, наследник и наследница остались одни в пустом доме. Проводив последнего гостя, они посмотрели друг на друга с чувством неловкости и покраснели. Нотариус спрашивал у Рене, что они намерены делать, и Рене отвечал, что не знает. Рене спрашивал у нотариуса, где находятся деньги, и нотариус отвечал ему то же самое.
    - У меня ключи, - сказал Рене, вынувший их из кармана дедушки.
    Мысль об одежде покойника теперь заставила его слегка содрогнуться.
    - Не пойти ли нам еаверх, посмотреть?
    - Пожалуй, лучше сначала здесь, внизу, - отвечала Аннэт, тоже слегка содрогаясь. И вот на цыпочках, притаив дыхание, начали они обходить шкаф за шкафом. Но содержание этих шкафов было им известно. Это содержание было вовсе неинтеренсно.
    - Ну, пойдём; чепуха, право,его там нет! - сказал Рене с происходившей от волнения грубостью и толкнул кузину в комнату дедушки, к шкафу, который дедушка всегда держал запертым. Рене дважды повернул ключ - замок был крепкий - и дверца отворилась. Из шкакфа полетела, чуть не сбив Ренес ног, целая груда бумаг. За ними соскользнули, цепляясь, ещё две; и среди этого обвала всевозможных билетов, квитанеций и акций Рене и Аннэт вдруг сели на пол.
    Сквозь кисейные занавески апрельское солнце затопляло пыльную конату. На полу в золотистом свете сидели двое Вирофлэ, - из которых ни один до сих пор ещё никогда в жизни не имелболее ста франков сразу, - в целом потопе золота девятнадцатого века.
    - И вся эта бумага - деньги? - шопотом спросила Аннэт.
    - Должно быть, - отвечал Рене.
    - Никто никогда не тратил такую кучу.
    - Никому её и не истратить!
    И он погрузил руки в целое маленькое озеро красных бумажек, шуршещее пальцах их шелковистой тканью. Аннэт наблюдала его с интересом. Их окружали все цвета радуги, - синее, зелёное и красное, жёлтое, фиолетовое и золотистое. Какое было во всём этом различие, и какя была этому цена - они не имели никакого понятия, но скоро оба заметили цифры - 500 фр., 1.000 фр., - выставленные на билетах, и обоим сразу стало ясно, что теперь они богаты.
    - Половина всего этого твоя, а половина моя, - сказал Рене.
    - Просто невозможно было бы разделить наши доли!
    - Самоё лёгкое дело, - с возрастающей самоуверенностью сказал Рене.
    Долгое молчание.
    - А зачем делить-то? - спросил Рене.
    - Зачем, в самом деле? Ты можешь держать у себя и моё и своё.
    - Я? Ну, уж нет, спасибо. Всё время глаз бы не сомкнул. Но мы можем отдать их на сбережение нотариусу: пусть выдаст, сколько нам вместе понадобится на прожиток.
    - О, мне понадобится немного!
    - Сколько нам вместе понадобится на прожиток, Аннэт?
    Он говорил очень тихо, и голос его дрожал. Они взглянули друг на друга. Зашуршав бумагами, Рене вытащил из них руку и схватил за руку Аннэт. Так они были помолвлены.
    - Как не хорошо! - говорила, чуть не плача, Аннэт, - ...в комнате милого дедушки!
    - Это избавит нас от множества издержек и возни с нотариусом, - отвечал Рене, и дедушка, наверное, был бы доволен.
    Они обвенчались тотчас, как только это было возможно, не нарушая приличий, и поселились в дедушкином доме. Нотариус, видя их полную неопытность, выдавал им только то, что им было нужно на житьё. И так они прожили совершенно счастливо немножко более года, и у них уже был маленький Рене. Дедушкины сёстры (имевшие собственные очень порядочные средства) приехали к ним и не выказывали никакой враждебности. Они клюнули на маленького Рене (уверяли, что он вылитый дедушка) и говорили Аннэт, что любят её, но Рене, к величайшему его негодованию, объявили, что его считают немножко с придурью. Сказать, что Аннэт разделяла мнение двух старых дев, конечно, невозможно, но она, несомненно, не выказывала бы такого яростного негодования, если бы обвинение было уж так вполне неосновательно, как она утверждала.
    Приеехавший к ним в гости Гектор де-Вирофлэ называл их «голубками». Но Гектор в таких делах не судья.«Голубки» не по его части. Да, - забыл сказать, он приходился как- то сродни юным супругам и был товарищем Рене по школе.
    - Совершенная идилия! - говорил Гектор, дымя папиросой, - и так дёшево! Ты счастливец, Рене!
    - Да, - сказал Рене.
    - Хотя зачем ты так уж дёшево всё это устраиваешь - одному Богу известно! Некоторые люди любят копить деньгу. Вот как твой дедушка.
    - Я не люблю, - сказал Рене. Терпеть не могу копить, откладывать!.. Деньги созданы для того, чтобы их тратить, это я всегда говорю. Я трачу всё, что мне даёт нотариус.
    Гектор привстал на стуле и выпучил глаза.
    - О, это прелестно! а потом просишь ещё?
    - Да, нет, - отвечал Рене в смущении. Это бы ему не понравилось.
    - Не понравилось? Да ведь деньги твои, чудак-человек! А ещё говоришь, что не любишь копить! Твой дед оставил, должно быть, не меньше миллиона, а здесь вы не проживаете наверное и трети вашего дохода.
    - Не знаю. Ничего не понимаю в деньгах, кроме того, чтобы их тратить. А что же мне, по-твоему, надо делать?
    - Сейчас же взять деньги у нотариуса, - решительно объявил Гектор. Все, кто отдают свои капиталы на хранение поверенным, всегда, рано или поздно, остаются на улице.
    - Раз ты это говоришь, - конечно, это правда, - согласился Рене, сдерживая волнение. Хотя я бы никогда не подумал, чтобы наш нотариус...
    - Никто никогда не думает, «чтобы его нотариус»...- вставил Гектор.
    - Но я с тобой согласен, это верно. Однако, ведь как же, всё-таки, нельзя же мне к нему сейчас же, вечером?
    - Можно и завтра утром.
    Рене при этой мысли бросало то в жар, то в озноб. Тем не менее он краснел и бледнел ещё больше на следующее утро в конторе нотариуса. Пренеприятнейший вышел разговор, казалось ему. Утончённо любезный и тактичный делец (совесть которого была чиста, несмотря на его сладкое обращение) выразил удовольствие, которого, конечно, не мог чувствовать. «Вполне понятно, - говорил он,- что вы предпочитаете лично заведывать своими делами, мосье де-Вирофле А если вам когда-нибудь надоест возиться с деньгами, пожалуйста, обратитесь ко мнепредпочтительно перед кем-нибудь вам неизвестным. Прощайте.»
    Красный и смущённый, но торжествующий, вышел Рене на улицу, где ждал его Гектор.
    - Сказать по правде, гектор, мне не раз хотелось взглянуть хоть одним глазком на эти прелестные, пёстрые бумажонки.
    - Само собой разумеется, - сказал Гектор. Представить себе не могу, как это ты до сих пор не взял их!
    - Да Аннэт всё говорила: пускай себе, всё равно, лежат у нотариуса.
    - Ну что смыслят женщины в денежных делах! - воскликнул Гектор.
    - Что, в самом деле?
    - Что, в самом деле? - повторила и Аннэт, когда они предложили ей тот же вопрос. По её мнению, деньги, всё равно, можно было оставить у нотариуса; теперь для них приходилось ещё покупать несгораемые шкафы. Лишняя издержка! Гектор тотчас растолковал ей, что процент, который брал нотариус, обходился дороже, и она после долгого раздумья смиренно созналась, что это правда. Они говорили верно: она ничего не смыслила в денежных делах.
    С неменьшим, чем Рене, восторгом, встретила она совет Гектора бросить их скучный городишко и переселиться в Париж.
    Что в самом деле! - Они молоды, здоровы, богаты, принадлежат к хорошей семье, - чего им киснуть в этой дыре! Оба согласились, что оно так. Аннэт стыдилась сознаться даже перед счамой собой, что в глубине души ей было немножко жалко и своих голубей, и одного уголка сада (где водились пауки), и котят (которые вырастали в кошек), и даже свиней. Такая крайность, казалось ей, свидетельствовала о её глупосте. В Париже у них будет много знакомых; Гектор введёт Рене всюду, куда он только пожелает войти.
    Гектор знал всех: лет шесть назад он дебютировал в обществе этой своей несчастной историей с Дианой де-Брагад.
    Первые недели в Париже прошли очаровательно для всех. Маленькая семья заняла целый отдельный домик в Avenue Martin, поближе к Булонскому лесу, - для Бэби. Аннэт водила Бэби с няней смотреть Гиньоля в Елисейских полях и, слушая восторженные визги малютки, думала, как было глупо жить в деревне. Она сама наслаждалась Парижем со свойственными удовольствиями и в своём качестве француженки, да ещё богатой и хорошего происхождения, - с лёгкостью заняла подобающее ей место в обществе. Гектор провёл Рене в два хороших клуба, - «Mirlitons» и «Moutards» (самые, по его мнению, подходящие) и вообще в мужскую компанию. Скоро имуж и жена стали бывать решительно везде, где им только вздумается. А вздумывалось им бывать во многих местах. Бабушки написали к Аннэт и прислали ей рекомендательные письма в разные очень старые дома в Faubourg St.-Germain. Туда Аннэт ездила одна, и там с ней встретилась моя мать. Моей матери она понравилась, - прибавить к этом нечего.
    И так вот, катились себе да катились колёса жизни, ярко-раскрашенные, густо-лакированные, на резиновых шинах. Не мало веселья было по поводу несгораемого шкафа, который все пошли покупать сообща, не исключая и Бэби. Рэне настаивал, чтобы прежде всего поставить в него Бэби, как их драгоценнйшее сокровище. Само собой разумеется, Бэби разревелся, и торговец, лысый джентельмен, всё почтенное существование которого было исключительно посвящено ворам, улыбнулся с состраданием, почти близким к любви.
    Бог знает почему, шкаф был тотчас прозван «Тётушкой». Впрочем, у Гектора была богатая тётка, на скупость которой он постоянно жаловался. «Наша тётушка добрее», говорили они ему и с удовольствием сделали бы её и тётушкой Гектора, но он этому воспротивился. Он охотно соглашался пользоваться всеми удобствами их жизни, есть их обеды, ездить в их каретах, выигрывать иногда у Рене несколько наполеонов в карты, но деньги брать отказался. «И моя тётушка должна же отпереться когда-нибудь, - говаривал он, - хочет, не хочет - должна».
    И так они наслаждались Парижем и веселились напропалую, но мало-помалу Гектор начал находить, что Рене слишком много играет в карты.
    «Вот ведь дурак-то, - размышлял Гектор, любивший его, хоть и презиравший немножко: - Совсем не умеет разумно разумно выбирать своих развлечений, - это ясно». Ибо Рене наотрез отказался от некоторых предлагаемых ему увеселений.
    - Я не пойду никуда, - говорилон, вернувшись оттуда, не смогу прямо смотреть жене в глаза.
    Аннэт, со своей стороны, когда улеглось первое возбуждение, начала подозревать и намекать осторожно, что, может быть, они тратят слишком ного. Рене её успокоил длинными выкладками, доказывавшими, что их расходы не превышают той суммы, которая, по словам нотариуса, представляла их ежегодный доход. Но когда были присланы для уплаты счета - все иллюзии рушились. Рассчёты Рене были неверны даже там, где он искренне считал их верными.
    - Рене, - почти робко заговорила в один прекрасный вечерАннэт, - как ты думаешь, позволит мне «Тётушка» новое платье?
    - Два! - весело крикнул он.
    Она не поняла, почему он покраснел.
    - Нет, мне двух пока не нужно. Не годится слишком истощать старушку.
    - Истощать? Чепуха! Она только здоровеет от лёгкого кровопускания!
    - Ну, так платье-то мне, пожалуй, нужно, - спокойно отвечала Аннэт.
    Он поцеловал её и вышел. Она осталась одна, задумчиво опёршись подбородком на руку.
    Когда, вскоре после того, к ним зашел Гектор, она, поговорив сначала о каких-то пустяках, сказала ему:
    - Я хочу спросить у вас одну вещь, Гектор. Рене играет в карты?
    - Конечно. Все играют.
    - Вы знаете, что я хочу сказать. Он игрок?
    - Ну, уж сейчас и игрок, милая кузина! Какое некрасивое слово! Конечно, он иногда играет по очень большой игре.
    - Спасибо. Вы всегда были для нас верным другом, Гектор.
    И она протянула ему руку, которую он поцеловал. Аннэт ему, в сущности, даже нравилась, несмотря на то, что она нравилась моей маме.
    Когда Рене вернулся домой, довольно поздно, жена ещё не ложилась; она сидела в белом капоте и ждала его. Лицо у него было воспалённое, у неё - озабоченное.
    - Что же ты не спишь? - спросил он. Я ведь тебя просил никогда меня не дожидаться.
    - Я всё думала, Рене. Боюсь, что мы тратим слишком много.
    - Опять ты пристаёшь ко мне с этим! - огрызнулся он. Можно, право, подумать, что ты такая же скряга, как был дедушка. Говорю тебе, что деньги созданы для того, чтобы их тратить!
    - Так ты, значит, не отрицаешь, что мы много тратим?
    - Не отрицаю. Что ж, нам меньше мяса есть, что ли?
    - Ты несправедлив, Рене. Согласись, - она взглянула ему прямо в глаза, - согласись, что ты тратишь слишком много.
    - Не соглашусь. Что же тебе жаль, что ли, для меня этих денег?
    Она продолжала пристально смотреть на него.
    - И да, и нет, - отвечала она. Сколько ты сегодня проиграл?
    - Аннэт!
    - Ты не хочешь отвечать?
    - Вот ещё! Что ж такое? Что ж тут скрывать? Деньги настолько же мои, насколько твои. Десять тысяч франков.
    - А вчера?
    - Пять. Но третьего дня мне везло.
    - И ты выиграл?
    - Две. Ты невыносима, Аннэт.
    Она встала, подошла к нему и обняла его.
    - Обещай мне больше не играть, - попросила она.
    - Изволь. С одним условием, что ты не будешь ни сердиться, ни огорчаться, если я не сдержу обещания.
    Она отняла руки.
    - Ты, по крайней мере, честнее большинства мужчин, - сказала она с горечью.
    - Я сделаю для тебя всё на свете, Аннэт. Всё, чего бы ты ни пожелала. Но послушай: я не могу не играть. Все играют. И, кроме того, какое тебе дело? Ненавижу женщин, которые любят деньги?
    - Ты предпочёл бы жену-мотовку?
    - Да, тысячу раз да!
    Она прекратила разговор, видя, что, в тепернешнем своём настроении, он не способен расуждать разумно.
    Но несколько дней спустя возобновила его снова, когда, вернувшись домой дп\алеко за полночь, Рене опять застал её на ногах.
    - Нет, послушай, это, наконец, просто невыносимо! - крикнул он.
    - Ты опять проигрался, Рене?
    - Да.
    Он сел у стола и стукнул по нему кулаком.
    - Самое отвратительное, что только есть в мире, Аннэт, это сварливая женщина!
    Она прошла на другой конец комнаты и стала там, обернувшись к нему спиной.
    - Ты потеряеь всё, - сказала она тихо.
    - Ну, что ж, если и потеряю? Только я не потеряю. Опять будет счастливая полоса. Да я ведь кроме того и вовсе не игрок. А если бы даже я и потерял всё, ещё пропасть остаётся.
    - Где это? - спросила она, быстро обёртываясь к нему.
    - Бабушки уже, Бог знает, как стары! От них скоро будет такое же наследство, как дедушкино.
    - Ты хочешь их смерти.. даже если...
    - Нет, не хочу. Жиды подождут. Вздор, Аннэт. Ты так пристаёшь ко мне, что я, наконец, право, говорю - сам не знаю что. Ради Бога, оставь меня в покое и ступай спать.
    Она быстро, с внезапной решимостью подошла к нему.
    - Что меня возмущает, так это твоя несправедливость! Половина денег - моя. Почему же, скажи, пожалуйста, будешь их тратить один ты, на свои удовольствия?
    - Что ты говоришь, Аннэт? - воскликнул он, совершенно огорошенный, - разве я когда-нибудь возражал против каких-нибудь твоих трат?
    - Ещё бы того не доставало! Конечно, нет. Мои - два-три платьишка и самое необходимое, - ещё бы тебе возражать! Ты можешь тратить за карточным столом по десяти тысяч и потом. вернувшись домой, говорить о своей ненависти к женщинам, которые любят деньги, - стоит мне слово сказать! Нет, спасибо. Если ты любишь картёжничать, то я люблю наряды и драгоценности, - данаряды и драгоценности много почище тех, которые у меня были до сих пор! Ты предпочитаешь жену-мотовку, господин-мот. Хорошо же, будет у тебя жена-мотовка, да такая, какую только может пожелать твоя душа! Я не протестую против того, чтобы ты тратил свои деньги, протестую только против того, чтобы ты тратил мои. Половина моя, помни, - моя! Повторяю, я люблю наряды и драгоценности! О, свою-то половину я уж, поверь, сумею истратить.
    - Я никогда что-то не видал тебя такой, - пробормотал он в смущении. Просто понять не мого, что это с тобой сделалось!
    - Что со мной сделалось? А то сделалось, что я хочу наслаждаться жизнью, пока это возможно! Да, и буду наслаждаться изо всех сил. Ты говоришь, в «тётушке» ещё много, если поцедить её хорошенько! А потом останутся ещё бедные проблематические бабушки! Ну, в бабушек я что-то не очень верю!
    Он громко захохотал. Огромная тяжесть свалилась с его совести.
    - Вот так повеселимся, ура! - воскликнул он. Vogue la galere! Аннэт, нужно сходить за бутылкой шампанского.
    - Можно выпить шампанского завтра за завтраком, а теперь - спать. Уже второй час.
    Итак шампанское было пока отложено, и на следующее утро Аннэт даже удивилась немножко, когда Рене пришёл к завтраку с футляром, в котором было бриллиантовое ожерелье.
    - Ты правду говоришь, - заметил он, - у тебя слишком мало драгоценностей.
    Она молчала.
    - Тебе ведь оно нравится? - спросил он с беспокойством.
    - Форма мне не очень нравится, - проговорила она медленно. Где ты его купил?
    - У Вератри, в Rue de la Paiх.
    - Тебе ничего, если я его переменю?
    - Конечно, ничего, - отвечал он обиженно.
    Вечером они вместе поехали в оперу.
    В течение следующих нескольких дней она накупила у Давида множество великолепных платьев и любезно пригласила Рене с собой к ювелиру, выбрать разные драгоценные безделушки.
    - Если твоя страсть - игра, - говорила она, - так моя - бриллианты.
    И вдруг со злобой накинулась на него:
    - Я вижу, что тебе жаль для меня моей половины денег, вот что!
    Два дня спустя она пришла к нему с двумя огромными счетами, - тут была целая фортуна в платьях и целая фортуна в бриллиантах.
    - Это невозможно! - воскликнул Рене, как громом поражённый: - Даже приняв во внимание бриллианты, платья просто не могли стоить так дорого!
    - Ну разве мужчины смыслят что-нибудь в цене платьев? Что я понимаю в ставках lansquenet? Ну, скажи по чистой совести, положа руку на сердце, - истратила ли я на туалеты хоть четверть того, что ты на игру?
    - Ах, оставь, пожалуйста! Разве я говорил, что не стану платить? Нам надо пустить кровь «тётушке».
    И они пошли вместе взглянуть на «тётушку». Снаружи тётушка по-прежнему была очень внушительна, но внутри были признаки истощения. Да, там во многих местах уже образовывались пустоты.
    - Дай мне деньги в бумагах, сказала Аннэт, до сих пор не знавшая, что билет, на котором стояло: «Тысяча франков», мог стоить что-нибудь другое.
    Рене отказал. Он уже несколько раз отказывался давать ей бумаги, и ей приходилось довольствовальца деньгами, которые он ей приносил.
    - Отдай мне сразу всё моё состояние, - сказала она в один прекрасный день; но это был единственный случай во всей их совместной жизни, когда они серьёзно поссорились.
    Рене подумал, что жена не полагается на его честность, и не говорил с ней два дня.
    - Что моё, то твоё, - сказал он со слезами на глазах, когда они помирились и поцеловались.
    - Истрать, коли хочешь, на бриллианты всё до последнего пенни, но не говори так, как будто ты мне не доверяешь, Аннэт!
    Ясно, что ею овладело какое-то безумие; особенно это сделалось ясно после того, как долго упиравшийся Гектор принужден был сознаться, что проигрыши Рене в прошлую зиму, наверное, превышали всё, что могла предполагать жена.
    Настолько ли веселились это время молодые супруги, как того ожидал Рене, - сказать трудно.
    Конечно, они вели жизнь очень блестящую и привлекали много внимания.
    - Не может быть, чтобы тебе нужна была ещё диадема! - в отчаянии воскликнул Рене. Ты просто не имеешь права так бросать деньги, Аннэт!
    Она вспыхнула.
    - Ты, кажется, говорил, что тебе нравятся жёны-мотовки, Рене.
    - да, но не такие сумасшедшие!
    - Я буду тратить, что мне угодно, Рене.
    - Аннэт, подумай о нашем ребенке!
    Тут оба они совсем замолкли. Рене, не в силах более выносить своей муки, выбежал из дома.
    Ночью он вернулся еле живой. Он уже не бранил жену за то, что она дожидалась его.
    Они вместе вошли в кабинет.
    - Ну, так ты дашь мне деньги, Рене? - сказала она. Ведь мне их нужно не позднее завтрашняго утра.
    - Сколько? - спросил он глухо.
    - Семьдесят тысяч франков. Сумма порядочная, но... но диадема такая прелесть!
    Он поплелся к несгораемуму шкафу, открыл его, собрал всё, что там было, принес пачку и положил на стол. Потом начал пересчитывать стоимость заключавшихся в ней бумаг, но скоро бросил со стоном.
    - Тут и всего-то не наберётся семидесяти тысяч. Ты.. ты истратила больше, чем свою долю, Аннэт!
    - Больше, чем свою долю! А ты, скажи, пожалуйста, сколько ты сегодня проиграл?
    - Ни единого пенни. Вот уже две недели, как я и не притрагивался к картам. Они мне противели. Они мне опротивели. Они нас разорили. Теперь, даже если бы я был опять богат, я никогда больше не стал бы играть.
    Она стояла и смотрела на него широко открытыми глазами, вся преисполненная чего-то, что старалась сдержать в себе.
    Он не мог больше выдержать.
    - Бэби! Бэби! - воскликнул он и закрыл лицо руками.
    - Ты винишь меня? - спросила она.
    - Нет, себя. Виноват я. Я начал.
    Она вдруг опустилась на колени около него.
    - Рене, - сказала она, - не сердись на меня. Это было безумие. Оно прошло.
    - Но ребёнок нищий, - сказал он.
    - Не нищий. Послушай. У меня есть вот эта бумага. Безумие, милый, было твоё. Оно прошло. Посмотри, я сделала всё, что могла.
    Как сквозь туман, видел он бумагу, которую она перед ним развернула. Это была росписка, которой мосье де-Вератри обязывался в случае надобности взять у мадам де-Вирофлэ обратно, по истечении двух месяцев, все драгоценные вещи, которые она у него забрала, получив в свою пользу пять процентов с их стоимосчти.
    - Не может быть! - лепетал Рене. - Что это значит?
    - Я и не думала их покупать, - отвечала, краснея Аннэт. - Это был маленький заговор, прости меня. Вератри, так сказать, ссудил их мне на дваа месяца, а я дала ему вексель на всю их стоимость и тридцать процентов.
    - Ты совсем стала деловая женщина, Аннэт!
    - А счёты портных! - торопливо продолжала она. В них стояла сумма, вчетверо превышавшая действительную цену платьев. Остальные деньги были даны взаймы за проценты. Это делается у всех больших портных.
    Знаю, - сказал он. А ты как узнала?
    - Кто-то сказал мне в шутку.
    - Но к чему тебе понадобилось столько денег, Аннэт?
    - Чтобы возвратить их тебе.
    Она положила ему голову на плечо.
    - Мне хотелось как-нибудь удержать их, - продолжала она сквозь слёзы, - и я больше ничего не могла придумать. Я видела, что ты истратишь всё в клубе, Рене, и знала, что ты остановишься только тогда, когда ничего уже не будет. Выпрашивать по несколько тысяч франков было бы бесполезно, и вот я приносила тебе огромные счета, по которым ты должен был уплачивать. Но эти счета обойдуться тебе всего в несколько процентов, Рене; деньги ты можешь получить обратно.
    Он сидел, уныло глядя перед собой. Жена старалась повернуть к себе его голову и тревожно заглядывала ему в глаза.
    - Моя вина, - сказал он. Я заслужил это.
    - Не говори так сомной, Рене. Милый, я едва ли бы это сделала, кабы не ребёнок.
    - Нет, вина моя. Сознаюсь. ты не могла мне доверять.
    - Я так тебе доверяю, что как только прошло это минутное безумие, я отдаю тебе назад всё. Возьми, Рене, возьми всё, что осталосб, - она сунула ему в руку бумагу. Что тебе мешает опять вернуться в клуб?
    Тут он повернулся к ней, схватил её в объятия и целовал, опять и опять.
    - Возьмём, что осталось, - сказал он, - да простит мне Бог! - одна твоя доля! Отдадим её назад нотариусу, а сами опять заживём в нашем старом, милом дедушкином доме!

    вот как писали сказки

  2. 2 пользователя(ей) сказали cпасибо:

    lights (03.02.2011), Riddler (03.02.2011)

Информация о теме

Пользователи, просматривающие эту тему

Эту тему просматривают: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1)

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •