А звёздная пыль превращается в хлопья
Закатное солнце окрасило охрой
соседнего дома последний этаж,
без свежего снега сугробы усохли
и портят красивый январский пейзаж.
У окон к пяти появляется вечер,
и тени спешат поудобнее лечь,
сдувает в заснеженном скверике ветер
пылинками звёзды с берёзовых плеч.
В домашнем тепле разговор не торопим,
без грусти припомнится, что утекло,
а звёздная пыль превращается в хлопья
и стайками бабочек бьётся в стекло.
Сугробы к земле прижимаются грудью,
ночные метели поют про любовь...
и утром на белом напишутся судьбы
затейливой вязью глубоких следов.
Но я ещё не ведаю, что вы - моя бессонница
Сугробы дремлют тучные,
под снегом ветка хрустнула,
припомнитесь по случаю
в мою минуту грустную.
Ещё декада минула,
луна уже в три четверти,
зима - пора унылая
холодным длинным вечером.
Глаза закроешь - прошлое
шумит в душе вокзалами,
осталось - всё хорошее
и слово запоздалое.
С печалью справлюсь, с бедами,
и лёд на речке тронется...
но я ещё не ведаю,
что вы - моя бессонница.
Снежинкой мотылёк воскрес
Штрихует ветками калина
оконный сумрак по косой,
а если бы ты позвонила,
я в ночь бы кинулся босой.
Сугроб разлёгся тушей гладкой
и спит себе спокойным сном,
с бессонницей играю в прятки
и прячусь от тебя в былом.
А припозднившийся прохожий
за тенью собственной спешит,
весь путь - от истины расхожей
до мудрости своей души.
Влюблённый верит, знают дети,
что наша жизнь полна чудес...
снежинкой - вдруг в фонарном свете -
сгоревший мотылёк воскрес.
А тени зимние скрижали напишут вязью на снегу
Кленовый лист в зеркальной луже
застыл кусочком янтаря,
а ветер рой снежинок кружит
вокруг ночного фонаря.
Твой силуэт в оконной раме
и чёрных веток кружева,
немало было между нами,
но главное - любовь жива.
Во взглядах больше откровений,
и ночь такая, как хотел,
сугробы встали на колени
в надежде вымолить метель.
Забудь, что мы не удержали
и что теряли на бегу...
а тени зимние скрижали
напишут вязью на снегу.
А голубь бьёт поклоны у крыльца
Светает в восемь, сумрак - к четырём,
уже привычна канитель,
алмазной крошкой снег под фонарём
вчера украсила метель.
Белить дома и рощицу устал,
исчез в проулке снегопад,
сугроб пугают тени от куста
и звуки дворницких лопат.
Не хочешь, а поверишь - постарел,
тряхнуть бы сединой разок,
берёза, чтобы не забыть апрель,
на ветке вяжет узелок.
Сотрутся с памяти черты лица,
в былое ночью убегу...
а голубь бьёт поклоны у крыльца
за крошки хлеба на снегу.
И месяц в золочёный рог для облака трубит
Начнём судить, где чья вина,
никак без горьких слёз,
сугроба белая спина
у белых ног берёз.
Длиннее вечер стал на треть,
есть время - говори,
пока теней растянут сеть
худые фонари.
И месяц в золочёный рог
для облака трубит,
мы после пройденных дорог
простой оценим быт.
Что всё - судьба, житейский круг,
как хочешь, назови...
а кольца сомкнутые рук -
символика любви.
И белую пену сугроба у окон сбивала метель
Грустили и плакались оба,
и день незаметно летел,
и белую пену сугроба
у окон сбивала метель.
Гадая, что с нами случится,
оставили всё на потом,
берёза худые ключицы
прикрыла пушистым платком.
Скрывала февральская серость -
сдаётся зима втихаря,
голубка озябшая грелась
на тонком плече фонаря.
И низкое небо цеплялось
за крыши домов, за сосну...
душа забывала усталость,
а мы торопили весну.
Голубой забьётся жилкой ручей под белой кожей льда
Метёт метель вторые сутки,
от серых дней срываясь в крик,
увидишь - на синичьей грудке
навек остался солнца блик.
Сугроб у наших окон пухнет,
к худой берёзе льнёт плечом,
вечерний разговор на кухне
о сокровенном, ни о чём.
Не знают, падая снежинки,
их воскрешение - вода,
и голубой забьётся жилкой
ручей под белой кожей льда.
Неделя-две и все ракиты
напьются серебра реки...
как наши судьбы перевиты,
узнай касанием руки.
Ответить с цитированием